Соучредитель и руководитель The Carlyle Group Дэвид Рубенштейн (68), чье состояние Forbes оценивает в три миллиарда доллара, принадлежит к высшей лиге филантропов. В этом интервью он рассказывает о том, как рождаются решения, которые приводят к миллионным пожертвованиям.

Восемь лет назад Рубенштейн был одним из первых, кто присоединился к инициированной Биллом Гейтсом и Уорреном Баффетом Giving Pledge. Теперь к соглашению присоединилось 175 филантропов из 22 стран с совокупным состоянием свыше 365 миллиардов долларов, которые обещают в течение своей жизни или при помощи завещания пожертвовать большую часть своего состояния на благотворительность.

Рубенштейн выполняет это обещание, жертвуя ведущим университетам и культурным учреждениям мира. На даже большего внимания удостоились его поступки, которые он называет «патриотическими пожертвованиями» – такие как поддержка ремонта одного из символов столицы США монумента Вашингтона после землетрясения в 2011 году, приведение в порядок домов и мемориалов отцов-основателей Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона и командующих времен Гражданской войны Авраама Линкольна и Роберта Ли. Также он приобретал ценные документы – как один из оригиналов Великой хартии вольностей XIII века – и передал их библиотеке конгресса, национальному архиву и музеям.

Я слушал одну вашу беседу на конференции с бывшим руководителем всемирно известного культурного центра Линкольн-центра, очень успешным получателем пожертвований Рейнольдом Леви, который сказал, что он ни разу в жизни не встречал несчастного благотворителя. Справедливо ли это утверждение и для вас?

Это так. Я не думаю, что есть такой человек, который смотрит с утра в зеркало и чувствует разочарование от того, что он, например, помог бедным людям лучше питаться или жить дольше, поддержав медицинские исследования. Как правило, люди рады тому, что они занимаются благотворительностью, ну и я тоже … по крайней мере, на 95%. Да, иной раз делается не совсем то, что я хотел или как я это себе представлял, но это все же редкие случаи. В целом, я очень доволен и ищу те сферы, в которых я могу что-то изменить. У меня не так много денег, как у Билла Гейтса, чтобы заниматься решением проблем в Африке или американском среднем образовании. Поэтому я концентрируюсь на темах, в которых могу чего-то достичь. Помочь начать или завершить что-нибудь, что в противном случае не будет сделано. Я хочу, чтобы тема мотивировала меня и чтобы было вероятно, что я увижу результаты еще на своем веку. Например, я не уверен в этом в случае изменений климата и поэтому я скорее оставляю эту тему другим.

Будучи сыном почтальона и домработницы вы не родились в особенно обеспеченной семье и не сталкивались с филантропией до позднего среднего возраста. При этом, будучи американцем, вы конечно же росли в обществе, где благотворительность – неотъемлемая часть жизни. Каким был ваш первый опыт в филантропии?

Да, в молодости у меня действительно не было денег и не казалось особенно вероятным, что это изменится. Так что, да, я не могу сказать, что благотворительность как-либо была в центре моего внимания. Я выучился – в основном при поддержке стипендий – на юриста и когда после университета скорее благодаря везению, нежели навыкам я поступил на работу в администрации президента Картера, то думал, что примерно так и будет выглядеть моя жизнь.

Но вышло по-другому и в конце 1980-х я основал в Вашингтоне небольшую инвестиционную фирму, что тогда было довольно-таки вновинку, и которая четверть века спустя стала одной из крупнейших в мире и принесла многим из нас больше имущества, чем мы могли когда-либо предположить, и что значительно больше разумных потребностей наших семей. Мне было 54, когда я подумал, что не хочу прожить оставшуюся треть жизни так, что кто-то будет распределять мои деньги после моей смерти, даже если за основу будут взяты мои инструкции.

Первое более крупное пожертвование я сделал Университету Дьюка, где я и сам учился. Они спросили денег на строительство нового корпуса и постепенно я стал активнее сотрудничать с ними, начал жертвовать деньги и другим университетам и потом уже делать т. н. патриотичные пожертвования. Все это просто росло и следовало одно за другим, не было как-то основательно продумано или спланировано.

А сейчас, как много вы следите за происходящим в сфере благотворительности? К примеру, вы следите за тем, на что жертвуют другие?

Определенно. Я читаю некоторые издания о филантропии, у нас проходят встречи Giving Pledge, где мы обсуждаем эти вопросы. Так сейчас я довольно хорошо осведомлен. По крайней мере, значительно больше, чем вначале.

Является ли благотворительность чем-то, что вообще нужно изучать, будь то на практике или в теории? Или это скорее хобби, которым каждый может заниматься на свое усмотрение?

Есть люди, которые учатся. Для кого благотворительность – это и есть их карьера: они читают, исследуют, пишут и, наверное, это нужно. Но я думаю, что каждый может творить добро. Для этого не нужно быть богатым. Всегда есть достаточно способов, которые не требуют много денег: можно жертвовать свое время, энергию, идеи. В любом случае, я верю, что лучше попробовать дать что-то обществу, чем ничего не делать.

Я имею в виду, благотворительность – это только хобби, или ее следует воспринимать, как сферу, в случае которой общественность может ожидать, чтобы все было сделано наилучшим образом?

Слово «хобби» как будто указывает на что-то, что не слишком серьезно, но чем можно заняться, если останется время. Я думаю, что для большинства людей, участвующих в благотворительности, это важная часть жизни. Они очень серьезно воспринимают ее, уделяют ей много внимания, продумывают и поэтому нельзя считать это просто хобби.

Общественности лучше всего известны ваши т. н. патриотические пожертвования, например, ремонт мемориала Вашингтона или финансирование домов-музеев отцов-основателей. Почему они важны для вас?

Большая часть моих пожертвований идет на высшее образование и медицинские исследования, но патриотические пожертвования удостаиваются больше внимания, потому что они более необычные. Если дашь 100 миллионов на раковые исследования, то это довольно обычная новость, а если пожертвуешь 10 или 20 миллионов, чтобы в центра Вашингтона привести в порядок один исторический монумент, то об этом много говорят, потому что важна его большая символическая ценность. Мне важно, чтобы люди помнили принципы, на которые опирается наше государство, и государственных деятелей, которые помогли в создании этого государства. Я верю, что если люди знают историю своей страны, то они будут лучшими, более осведомленными гражданами, и от этого же все выиграют.

Сложно возразить. Вы также пожертвовали десятки миллионов Смитсоновским музеям и театральным и концертным центрам Кеннеди и Линкольна. Как вы делаете выбор среди организаций, действующих в этой области?

Я стараюсь найти те, с которыми у меня есть какая-либо связь – где я знаю людей из руководства, или которые я посещаю сам, чтобы я мог быть в курсе и видеть, что они делают с деньгами. Но это не такой тщательный подход, как по некоторым другим темам – просто так произошло, что я связан с этим организациями или этой деятельностью. Мне нравится перформативное искусство и, пожалуй, это одна из причин, почему я поддерживаю Кеннеди-центр и Линкольн-центр.

Вы, конечно, в курсе, что хотя каждый считает поддержку образования благородной и необходимой, пожертвования крупным американским университетам активно критикуются – они богаче некоторых стран и на отданные им деньги можно было бы решить гораздо более актуальные проблемы, спасти сотни тысяч человеческих жизней. Поскольку вы поддерживаете несколько университетов, то предположу, что вас есть, что сказать в ответ на эту критику?

Конечно, тяжело сказать, что не важно спасать жизни. Но, следуя этой логике, все бюджетные деньги следовало бы направить на спасение жизней, что, очевидно, не практично и не реализуемо. Так что я не думаю, что следует концентрироваться исключительно на этом. Есть и другие вещи, которые важны. Можно точно утверждать, что лучшее, что произошло в этой стране – это развитие высших учебных заведений, которым восхищается весь мир. Они образуют наш народ, оттуда выходят люди, которые занимаются наукой на высшем уровне, делают мир лучше и, конечно же, спасают жизни. Так это не столь черно-белый вопрос: пожертвования университетам помогают людям и я не соглашусь с тем, что этого не нужно делать.

Почему вы присоединились к Giving Pledge?

Мне это показалось хорошей идей для популяризации филантропии. Билл Гейтс пригласил меня, хотя наверняка я и сам бы присоединился, я не вижу здесь ни одного контраргумента. Идея, что так мы, скорее всего, привлечем к теме больше внимания, и в результате этого благотворительности будет больше – это мне видится разумным.

Сколько вы следите за использованием своих пожертвований?

Я не нанимал для этого отдельных людей и поэтому я в этом не столь хорош, как те, чья основная работа – отслеживать результативность использования денег. Конечно, я получаю информацию и отчеты от тех, кому жертвую деньги. Некоторые делают это лучше и основательнее других, но в целом, кажется, что у меня есть хороший обзор и я всегда могу узнать дополнительные детали, если сочту это нужным. Некоторые люди пристально следят за использованием своих пожертвований: может дойти до того, что у получателя возникнет ощущение, будто им не позволяют сделать то, что они считают нужным, и они должны плясать в такт указаниям спонсора. Я стараюсь не быть столь навязчивым и позволять организациям делать то, что они считают нужным, ну и время от времени сообщать мне о том, как идут дела.

Кстати, а почему вы не учредили отдельный фонд и не наняли на эту работу людей, как делают многие люди вашего уровня в США?

Мне нравится самому этим заниматься. Если бы у меня была для этого отдельная команда, я бы тратил время, объясняя, чего я хочу достичь. У них, в свою очередь, были бы свои идеи, которые они пытались бы мне «продать», не говоря уж о неминуемо возникающей бюрократии. Я просто пропустил этот этап и общаюсь напрямую с теми организациями, которых хочу поддержать.

Сколько времени уходит на то, чтобы принять решение о пожертвовании 10 или 15 миллионов долларов?

В зависимости от суммы, я обычно думаю несколько месяцев, может быть год, и стараюсь в течение этого времени собирать информацию. Я занимаюсь этим по вечерам и на выходных, чтобы это не отнимало время от руководства предприятием. Но на это и не тратится так уж много времени. Это интересно, и если находишь что-то интересным, то с радостью занимаешься этим, и не следишь за временем.

Где проще принимать решения: в управлении предприятием или в благотворительности? Есть ли вообще разница?

В бизнесе проще измерять ошибки – отчет о прибыли четко демонстрирует, было ли то или иное решение хорошим или плохим. В благотворительности нет столь четких индикаторов, поэтому сложно оценить, принял ли ты верное решение – и себя проще убедить в том, что ты не допустил ошибок. Так что это все же весьма различающиеся вещи.

Что вам дала благотворительность?

Ощущение того, что я реализовался, сделал в своей жизни что-то более полезное, чем просто заработок денег. Благодаря этому я встречался с людьми, которые тоже занимаются различными интересующими меня вещами. И это позволило мне немного быть примером и для моих детей, так что они лучше представляют, что для меня значат хорошие принципы. Надеюсь, что я смог быть примером еще кому-нибудь, кто хочет заниматься схожими вещами и, в свою очередь, таким образом влиять на людей, которые уже значительно моложе меня.

В Смитсоновском музее есть выставочный зал Дэвида Рубенштейна, в музее Джефферсона в Монтичелло центр для посетителей, названный в вашу честь, атриум в Линкольн-центре, есть и другие примеры. Насколько вам важно увековечить свое имя, когда вы делаете пожертвование?

Часть пожертвований я сделал анонимно, так что у меня нет навязчивой идеи, что мое имя должно везде висеть. Я просил назвать поддержанные мной вещи и в честь других важных для меня людей, а иногда своим именем, а иной раз там нет никакого имени. Так что есть разные возможности.

Но я думаю, что, учитывая мое происхождение, мое имя над дверью может и подавать сигнал, что можно быть родом из бедной среды, но стать успешным, заработать деньги и использовать их на благо общества. Я надеюсь, что это может вдохновить кого-нибудь, убедить, что и он справится.

Что бы вы посоветовали общественным объединениям и тем, кто собирает пожертвования – как подойти к филантропу?

Пожалуй, лучше всего использовать человека, который близок к этому спонсору, его коллегу или друга. Иному знакомому человеку определенно проще услышать «да», чем чужому профессионалу. Нужен правильный спрашивающий и нужно знать, что интересует человека, к которому вы хотите подойти. Вы должны понимать, что их мотивирует, и формулировать свои желания правильным образом. Это то еще искусство и многие люди, работающие в сфере благотворительности, достигли в этом больших высот. В конце концов, наверное, наибольшего успеха достигают те, кто сам готов делать пожертвования и в этом убеждать друзей. Обычно, так и собираются самые крупные суммы.

Каковы ваши следующие цели в благотворительности?

Основная цель – прожить достаточно долго, чтобы суметь пожертвовать свои деньги. Если это мне удастся, я буду очень счастлив. Но если я умру в ближайшие пару лет, то я провалился по этой части. Во-первых, из-за того что сколько-то лет будет не прожито. Во-вторых, если я сам не распределю все свои деньги, то это будет должен сделать вместо меня кто-то другой. Так что, в целом, я хотел бы прожить еще много лет.

В рубрике «Пожертвования с умом» (эст. “Tark annetaja”) мы хотим поделиться с читателями идеями и данными, при помощи которых можно продумать свое поведение в области благотворительности и помогать тому, чтобы общество Эстонии было бы более счастливым, сильным, умным и здоровым. 

Рубрику поддерживает среда для пожертвований Swedbank «Я люблю помогать».