Я являюсь внуком ветерана Великой Отечественной войны. Мой дедушка погиб под Великими Луками в бою с немцами, поэтому я его никогда не видел. Даже мой отец, который родился во время войны, никогда его не видел. Я считаю, цена этой крови достаточная, чтобы я был в праве рассказывать своим русским друзьям про 9 мая. Вернее, про то, почему я в этот день не праздную.

Изначально статья была опубликована на эстоноязычной версии портала. Перевод Алексея Кузнецова.

I часть – ДЕДУШКИ 

Арво и Мария

Одним июльским вечером 1941 года жителям Нарвы сообщили о том, что на следующий день пройдет мобилизация в Красную армию. 27-летний актер Нарвского рабочего театра Арво Рааг был одним из тех, кто подлежал мобилизации. Итак, он узнает, что на следующий день ему придется уйти, но как распорядиться оставшимся временем? Как вы думаете, чем той ночью занимались Арво и его 24-летняя жена Мария? Я не знаю, но могу себе примерно представить.

Мария была не самой заурядной девушкой. Еще до установления советской власти у нее имелись проблемы с эстонскими властями, потому что она была пламенной активисткой Кренгольмского профсоюза, из-за чего ей заинтересовалась политическая полиция Эстонии. С девушкой проводились беседы, но ничего страшного не произошло. Приход советской власти стал для нее исполнением заветной мечты. Интересный момент: несмотря на то, что Мария придерживалась левых взглядов, она все-таки оставалась обычной девушкой. Некоторое время она работала билетером в кинотеатре, где она широко раскрытыми глазами пересмотрела все яркие голливудские мюзиклы. И вот встретила она молодого актера Арво, который, по правде говоря, главные роли не играл. Поэтому я и знаю о нем очень мало. В сборнике биографий актеров эстонского театра имя Арво приведено вместе с пометкой, что его последней ролью стала роль кистера в адаптации «Весны» Оскара Лутса. Я подозреваю, что для вступления в брак с фанатичным борцом за справедливость Марией Арво должен был хоть немного разделять ее взгляды. Поэтому решение отправиться на войну могло быть для него вполне естественным, ведь когда начинается война, мужчины идут воевать.

Но это ничего для нас не проясняет касательно той последней ночи. Несколькими днями ранее немецкие самолеты разбомбили неподалеку от Нарвы поезд Красной армии, да так, что в некоторых домах города разбились окна. Нарвитяне поговаривали, что причиной настолько сильного взрыва был вагон с боеприпасами. В тот день, когда все собирались праздновать первый год пребывания Эстонии в составе Советского Союза, на улицах Нарвы были солдаты Красной армии в окровавленных повязках. Несмотря на официальные пропагандистские сообщения о том, что немецкие атаки на реке Эмайыги были отбиты, а немцы отступили за Ригу, все знали противоположную правду: ход войны для Советского Союза не был благоприятным. Может быть, Мария в темноте ночной спрашивала у Арво: «А что будет со мной?» Может быть, ее руки судорожно хватались за плечи мужа: «Арво, мне страшно!» Спустя 35 лет одним летним днем я видел, как Мария оцепенела, когда в небе послышался низкий рокот военных самолетов. Это были одни из учений победоносной Красной армии в небе Эстонии, но Мария заверила с испуганным лицом, что этот самолетный гул был точно таким же, какой она слышала в начале войны над Нарвой.

В любом случае у Марии и Арво были причины бояться, что эта ночь может оказаться последней, когда они вместе… В утренней тиши следующего дня открылась дверь дома по адресу Вяйке-Агули,  дом 11А, и Арво с Марией отправились в сборный пункт. И они не были единственными, кто точно так же шел этим же утром по улицам старого города с домами в стиле барокко. Когда они прибыли на место, у Арво забрали паспорт, а мужчина за столом спросил: «Профессия?» – «Актер». Мужчина за столом записал в своих бумагах: «артист». Еще оставалось время, чтобы осмотреться по сторонам. Там были женщины постарше, которые причитали: «На кого ж ты меня оставляешь, сынок!» Или женщины, соленые от слез губы которых не хотели разрывать поцелуй со своими любимыми. Так мой дедушка и отправился на войну.

Спустя девять месяцев в оккупированной немцами Эстонии родился мой отец. Думаю, мой дедушка не мог об этом знать, потому что 13 декабря 1942 он погиб под Великими Луками. Его похоронили в русской земле, в братской могиле. Да, поскольку мой дедушка сражался в рядах Красной армии, то я в некотором смысле рад тому, что он погиб на исконной русской земле, а не в Эстонии или где-то еще, где его смерть в этическом смысле была бы еще более неоднозначной. Но об этом позже. Практически сразу после рождения моего отца выяснилось, что у Марии были причины для страха. Она была арестована как советская активистка и отправлена в Тартуский концентрационный лагерь. Новорожденный сын остался с бабушкой, которая переехала в Вильянди в надежде спастись от ужасов войны.

В таком виде эта история могла бы очень хорошо вписаться в книгу о страданиях советских мучеников. В ней была бы опущена только одна деталь: по рапортам Красной армии в нарвский мобилизационный пункт не явились 700 мужчин. Это же целый батальон! Неужели они были уверены в том, что уже нет никакого смысла бороться?

Линда и Эдуард

Перед тем, как продолжить, я должен рассказать еще об одной женщине. Ее звали Линда, а жила она на Сааремаа. Линда была стеснительной, говорила очень мало. А еще она была верующей хуторянкой, которая каждое воскресенье обязательно ходила в методистскую церковь. К моменту начала войны она успела родить уже троих детей, два из которых умерли. Вместе со своим мужем Эдуардом они вели хуторское хозяйство в деревне Тахула и работали на износ. Однажды летом они заготовили в лесу сено, а когда наступила ночь, там же и заночевали, потому что возвращение на хутор и обратный путь с утра заняли бы слишком много времени. Дети были с ними, Эдуард разжег костер, чтобы согреть свою семью. Но после того, как они на следующий день ушли, из-за этого костра разгорелся лесной пожар. Хозяина хутора отдали под суд, и он получил свое наказание. Это происшествие часто вспоминалось на встречах с родственниками.

Это может показаться несколько неожиданным, но в старых газетах я нашел сообщение о том, что мужчина с точно таким же именем в той же Пихтлаской волости в ходе драки на одной свадьбе в 1933 году бросил камень в голову другого мужчины, да так неудачно, что тот умер. Я не помню, чтобы моя бабушка или дядя когда-нибудь об этом рассказывали, так что это мог быть полный тезка Эдуарда Аллика. В любом случае нет никаких признаков того, что муж Линды передал грядущим поколениям какие-либо политические взгляды. Тем не менее одним июльским утром 1941 года он тоже стоял с красноармейцами рядом с грузовиком и прощался со своей семьей. Его 10-летний сын Хейно даже спустя 60 лет помнил, как Эдуард присел перед ним на корточки и сказал: «Береги женщин нашей семьи. Ты теперь здесь единственный мужчина. И ничего страшного – я скоро вернусь». Он, конечно, не вернулся.

Мое воображение рисует Линду, которая возвращается по деревенской грунтовке на свой хутор. Рядом идет 10-летний сын Хейно, а на руках 5-летняя дочка Майму. Печаль печалью, но отаву в этом году ей теперь придется косить одной. Затем за несколько заходов нужно будет привезти сено на телеге на хутор и самой сложить его на чердаке. Осенняя вспашка тоже теперь была на ней. В добавок ко всему этому нужно было заботиться о животных. И всего этого было слишком много, ведь даже работая с мужем, Линде иногда казалось, что она больше не может.

Наша семейная легенда гласит, что в какой-то из дней рождественских праздников 1943 года раздался стук в дверь дома Линды. Это был мобилизованный вместе с Эдуардом сосед. Ему было непросто говорить, но он думал, что если бы он спокойно провел Рождество у себя дома и только после этого принес бы свою весть, то все было бы еще хуже. Год назад Эдуард был убит под Великими Луками на глазах соседа. Сосед перебежал на сторону немцев, а после лагеря его отпустили на побывку в Эстонию. Линда спросила, как именно это произошло, а когда за соседом закрылась дверь, на мать вопросительно смотрели оба ее ребенка. Что она могла им сказать? Это был чудовищно тяжелый год.

Ааду

Церковь, в которую Линда ходила по воскресеньям, находилась в 10 километрах от дома. Обычно Линда преодолевала это расстояние пешком. Этой же дорогой ходил и Ааду из соседней деревни. Он был на 30 лет старше Линды, а перед самой войной похоронил свою жену. Воскресенье за воскресеньем – так два овдовевших сердца и нашли друг друга. Ааду оставил свой богатый хутор старшему сыну, а сам переехал к Линде. Скорее всего, это и спасло ему жизнь, потому что во время массовой депортации 1949 года из-за размеров хутора сын Ааду был признан кулаком и выслан вместе с семьей в Сибирь.

У самого Ааду жизнь сложилась не намного лучше. Он женился на Линде, и сразу после войны она забеременела. Но тут арестовали Ааду, потому что советская власть обнаружила, что он понемногу занимался частной предпринимательской деятельностью. А именно – он дубил шкуры, и хуторяне ему за это платили. В это же время в стране началась коллективизация. Когда доблестные бойцы победоносной Красной армии пришли ликвидировать дубильню Ааду, его приемный сын Хейно (сын того самого погибшего красноармейца Эдуарда) пролез в подпол, где был тайник, в котором Ааду хранил оружие, и незаметно отнес его в лес. Благодаря этому Ааду не был обвинен в поддержке лесных братьев и отсидел за дубление кожи каких-то жалких пять лет. Через пару месяцев после ареста мужа Линда родила на этом хуторе мою маму. По семейной легенде уже через несколько часов после родов Линда пошла кормить свиней.

Подытожить эту историю можно так: моей бабушке Линде по-настоящему не везло. Первый муж погиб на войне за свободу России, а второго мужа посадила в тюрьму власть, которая пришла все оттуда же, из России.

II часть – МОЯ ИСТОРИЯ

«Скажи, а почему эстонцы ненавидят русских?» – очень дружелюбным тоном спросил у меня офицер спецотдела Советской армии. В 1987 году я и сам был молодым срочнослужащим Красной армии в белорусском городе Борисове. Поскольку в балтийских союзных республиках происходили непонятные события, армейские представители госбезопасности решили побеседовать с эстонскими парнями из нашей образцовой краснознаменной гвардейской дивизии.

Я абсолютно уверен в том, что ответил не сразу. Основной принцип древнеримского историка Тацита, которого я изучал на первом курсе исторического факультета, гласит: Sine ira et studio («без гнева и пристрастия»). Именно так я и хотел ответить на этот вопрос, потому что эта же проблема преследовала и меня самого.

Но перед тем, как рассказать о том, что я ответил, хочу вспомнить историю, которую мне поведал звукотехник Леннарта Мери Энн Сяде. Первый президент восстановившей свою независимость Эстонии в советское время был кинорежиссером и антропологом, который в ходе одной экспедиции вышел на контакт с сибирским шаманом. Съемочной группе никто не давал никаких конкретных обещаний касательно того, что шаман позволит себя снимать. Поэтому на первую встречу они отправились со всеми мерами предосторожности. Перед входом в юрту Мери сказал звукотехнику: «Когда мы сядем внутри, то не обращай на него внимания, а со мной говори на эстонском». Так они и поступили. Некоторое время Мери и Сяде тихо переговаривались друг с другом на эстонском, пока в какой-то момент шаман не спросил на русском: «Почему вы – белые, а я слушаю вас, но не понимаю?» «А это потому, что мы не…» Далее Мери использовал слово из местного языка «… русские». «А-а-а», – удивился шаман. Как позже объяснил Мери, хитрость состояла в том, что на языке местного племени одно и то же слово означало «чужак», «враг» и «русский». Получается, что Мери сказал шаману, мол, мы не «враги».

В доме моего детства никто не говорил о политике. День победы 9 мая не отмечался, потому что он как будто никак и не был связан с той жертвой, которую принес мой дедушка. По правде говоря, это очень странно, но когда я был маленьким мальчиком, то я не понимал этого противоречия. Я рос в своем мире. Примерно через 30 лет после Второй мировой войны я научился читать и с жадностью проглатывал книгу за книгой – все, что попадалось под руку. Одной из таких случайных книг, которые мне никто не рекомендовал к прочтению, стала «Счастливый день суворовца Криничного». Хотя это и было произведение сталинской пропаганды, изданное в 1952 году, мне глубоко в душу запала история маленького мальчика, который учился в школе с военным уклоном. Поэтому я поинтересовался у отца, не мог бы и я пойти учиться в суворовское училище. Наверное, он не ожидал такого вопроса, но сказал: «Там все не так, как ты себе представляешь. Это не то, что ты на самом деле хочешь». И вот здесь я еще раз напомню своим русским друзьям, что так мне ответил сын красноармейца, погибшего во Второй мировой войне.

Действительно, как только я начал обращать внимание на окружающее общество, то понял, что я один из немногих, кто не презирает русских. В детском саду мы играли в войнушку, но мало кто соглашался быть «за русских». Частично из-за того, что в фильмах русские умирали мучительно долго, тогда как немцы – бац! – и падали. Со свойственным маленьким детям отсутствием эмпатии мы часто пародировали долгую агонию русских солдат из фильмов и их последние пафосные слова, что нам, детям, казалось невероятно смешным. По крайней мере в нашем детском саду мужчины в форме красноармейцев никому не казались «своими», хотя я, очевидно, и не был единственным, чей дедушка сражался на советской стороне. Подобная трактовка фильмов не могла сама зародиться в наших головах. Советская пропаганда ничего не могла поделать с теми историями, которые рассказывались дома. Позже, когда я уже ходил в начальную школу, одно время эстонские и русские классы учились под одной крышей. Для нас, мальчишек, это означало драки с русскими на каждой перемене. Это делалось со спортивным азартом, без каких-либо трагических последствий, но я все равно долго не мог понять причин этой культуры ненависти. Я, конечно, и не спрашивал, потому что был сам себе на уме.

Моя бабушка Мария так сильно меня баловала, что я как мальчишка всегда считал своим долгом указать ей на то, что нянчиться со мной не нужно. Но в наших отношениях было еще кое-что, в чем я бабушке не признавался. Я знал, что многие ее не терпели. Потому что она была, наверное, единственным истинным коммунистом, которого я видел своими собственными глазами. В советское время ведь всегда существовала двойная мораль. Коммунисты твердили о равенстве, но все знали, что аппаратчики живут жизнью, которая недоступна обычным людям. 7 ноября все люди в приказном порядке выходили на парад в честь Октябрьской революции, но мало кто из несущих красные флаги верил в коммунистические идеалы. Моя бабушка верила, и мне кажется, что это пугало даже «профессиональных» коммунистов.

Однажды я спросил у нее, почему она сама не вступила в Коммунистическую партию? Она рассказала, что после войны хотела вступить, но у нее сразу спросили с подозрением: «А не является ли, случаем, действующий в Швеции активист зарубежной Эстонии Арно Рааг вашим родственником?». Она сразу же обиженно ответила, что нет. Но ей не поверили. Путь в партию остался для нее закрыт раз и навсегда. Я не знаю, насколько правдива эта история. Много лет спустя я узнал, что один ее племянник воевал на стороне немцев, а другой был отправлен на принудительные работы в Сибирь. О них она мне не рассказывала. Как не рассказывала и о жизни в качестве военной беженки в Вильяндимаа, потому что новая власть не позволила им вернуться в Нарву. Было что-то такое, о чем Мария не могла рассказать мне, своему внуку. Мне остается только представлять ту деревню, пораженную голодом, вызванным созданием колхозов, в которую из немецкого концентрационного лагеря приезжает никому не нужная военная беженка. Мария ведь могла делиться с деревенскими женщинами пайком, предназначенным вдове красноармейца, но этого было мало. С одной стороны, немецкий концентрационный лагерь навесил на нее ярлык «коммунист», но с другой, новая власть тоже ее не приняла. Ведь ирония сталинского времени в том и состоит, что еще до смерти великого диктатора массово репрессировались те, кто приветствовал приход советской власти в 1940 году. Вместо них на руководящие должности назначались присланные из Москвы российские эстонцы. Мария однозначно не была баловнем судьбы. Жизнь коммуниста-идеалиста в советское время – это трагедия, потому что пришедшей из Москвы власти такие люди были не нужны. Я помню, как моя бабушка работала сторожем на Сааремааском мясокомбинате и принципиально не позволяла работникам воровать мясо. Но ведь все воровали. Выносили с колхозов, выносили со строительных комбинатов – воровали везде, где хоть что-то можно было украсть. Мне, мелкому пацану, один раз удалось незаметно пробраться в кинотеатр, чтобы из-за шторы посмотреть фильм «от 16 и старше». Позже я похвастался этим поступком перед бабушкой, но ее серьезная реакция стала для меня неожиданной: «Так нельзя. Это воровство». Я думал, что она просто со странностями. Но однажды, немного повзрослев, я спросил у нее, что она думает о сталинских репрессиях. И моя бедная бабушка ответила: «Их не было. Я в это не верю». И тогда я понял, что у моей бабушки серьезные проблемы.

Я пошел изучать историю. Но какую историю? 

Итак, я начал изучать историю. Это был Тартуский государственный университет еще советских времен, и вы можете догадаться, что в нем преподавали только ту историю, которая была одобрена партией. Но в действительности это был рассадник диссидентов. Одним из обязательных предметов была история Коммунистической партии Советского союза. В весенний семестр мы дошли до событий 1940 года в Эстонии. И преподаватель даже настолько пропитанного идеологией предмета, каким была история партии, посчитал необходимым мимоходом упомянуть о том, что выборы в Рийгикогу в 1940 году были не совсем обычными, потому что о каких выборах можно говорить, если под зорким взглядом Жданова и красноармейцев, победно промаршировавших в здание, выдвигать кандидатов можно было только в списках Союза Трудового Народа Эстонии? Вне этого списка осталась горстка людей, которые, естественно, не были избраны, потому что 92,2% из проголосовавших якобы проголосовали именно за «июньских коммунистов». Сегодня подобным трюком даже ребенка не проведешь.

В то же время это такой исторический эпизод, который стал ключевым в отношениях между русскими и эстонцами и который сопровождается разговорами о фальсификации истории. Эстонцы удивляются, почему их обвиняют в восхвалении нацизма, а русские не могут понять, почему их считают оккупантами. А я в 1987 году должен был ответить офицеру госбезопасности на вопрос «почему эстонцы ненавидят русских».

Задумавшись на секунду, я задал встречный риторический вопрос: «А что эстонцы тогда в 1930-1940 должны были подумать? Представьте, что в один прекрасный момент в вашу страну приходят говорящие на другом языке люди и в это же время начинаются аресты. Добавьте к этому июньскую депортацию 1941 года, которая прошла еще даже до начала войны. Как вы думаете, какая реакция людей была бы самой логичной? Естественно, сталинистов начали отождествлять с русскими». Офицер госбезопасности не стал со мной спорить. Он просто сделал какую-то пометку в своей записной книжке, но я так никогда и не узнал, что именно он туда записал. Уже началась перестройка, и даже в армии я мог читать в журнале «Огонек» в тысячу раз более жесткие описания сталинских репрессий в Советском Союзе. Было логичным предполагать, что, прибыв в Эстонию, палачи НКВД не превратились за одну ночь в добрых фей.

В ходе той беседы я неожиданно для себя сформулировал еще одно преступление Сталина. Когда многие эстонцы начали отождествлять коммунистов с русскими, то это было, конечно, ошибкой. Тем более, что в 1940 году советская власть арестовывала также проживавших в Эстонии бывших белогвардейцев. Но эстонцы этого не видели, потому что они пребывали в состоянии шока. Сталин положил начало современному этническому конфликту в Восточной Европе.

Сегодня в социальных сетях и на российских федеральных каналах я вижу людей, которые с удовольствием со мной спорят, указывая на войну пропаганды, фальсификацию истории и т. д. Поднимается вопрос о том, откуда я могу знать правду о Второй мировой войне. Не являюсь ли я подпевалой тех, кто переписывает историю и занимается пропагандой.

Действительно, Солженицын не был историком, а то, что я во время службы в советской армии прочитал «Архипелаг ГУЛАГ», было большой ошибкой. Возможно, что такие НКВД-шники, которых Никита Михалков изобразил в фильме «Утомленные солнцем», вели себя как подонки только в России, а в Эстонии члены этой же организации боролись только с настоящими бандитами. Когда мы обсуждаем историю, то рискуем довериться не тем посредникам, потому что нас самих там не было. И на передний план выходит вопрос: откуда я знаю, что я хоть что-то знаю?

Откуда я знаю правду о Второй мировой войне?

Историки часто задают еще более глубокий вопрос: что такое история? С одной стороны, история – это сборник фактов о прошлом. Например, никто не подвергает сомнениям тот факт, что 1 сентября 1939 года Германия приступила к военным действиям против Польши, в ходе которых немецкие войска вторглись на территорию этой страны. С другой стороны, нейтральных фактов не существует. Мы не роботы, поэтому к фактам мы автоматически прикрепляем свои оценки, что в свою очередь начинает оказывать влияние на наши решения и события, которые произойдут в будущем. Поэтому для понимания будущего нужно изучить, как работает человеческая память. Какой у нас исторический фольклор?

В 1989 году, сразу по возвращении из советской армии, я в качестве студента начал собирать фольклор. Это было очень странное время. Советский порядок еще действовал, но в воздухе уже витал ветер перемен. Обучение в школах еще велось по одобренным советским режимом учебникам, но учителя уже некоторое время рассказывали совершенно другие вещи. Важно было понимать, что историки должны начать заново исследовать минувшие события. Поэтому и было принято решение отправиться по деревням, чтобы пожилые люди рассказали историю так, как они ее САМИ пережили. Но не везде люди были к этому готовы. Старики часто смотрели с подозрением, когда молодые люди заходили к ним во двор: «Вы могли бы рассказать нам свою биографию?» «А вам зачем?» – интересовались те, чьи соседи были высланы в Сибирь, или те, кто считали, что живы только потому, что умели держать свой язык за зубами.

Летом 1989 года на этих людей еще не оказали влияния политика независимой Эстонии и сладкие речи Запада. При этом они 50 лет прожили в Советском Союзе и год за годом размышляли над тем, почему то, что пишут в газетах, не совпадает с тем, что они помнят. Многие рассказывали, потому что им было больше нечего терять. Ведь в какой-то момент на излете жизни ты должен сбросить груз с плеч. Они не всегда были точны в фактах, а иногда сами себе противоречили, потому что людей в пожилом возрасте уже начинает подводить память. Тем не менее, во всех рассказах сквозила одна и та же мысль: в Эстонии было настолько мало коммунистов, что новая советская власть в первую очередь воспринималась как власть чужих русских-тибл.

Эстонцы воспринимали перемены в первую очередь как конфликт на общинном уровне, а только после этого – на идеологическом.

Две недели подряд я брал по три интервью в день. В общей сложности вышло около 40 интервью. В услышанных мною историях больше всего сквозило недоумение: как все могло так сложиться? Все эти сотни интервью, записанные мною и десятками других студентов, до сих пор хранятся на аудиокассетах в Эстонском литературном музее. Можете пойти туда и послушать. В эмоциональном плане это было очень тяжелое лето, потому что уже к концу первой недели во всех историях начали вырисовываться одинаковые страдания. Но самым важным стал тот факт, что рассказы сотен советских историков о солидарности рабочих и советская пропаганда не оказали на этих людей никакого влияния. Семейные воспоминания передавались из уст в уста и обладали несравнимо большей силой, чем средства массовой информации. Но страдания ослепляют людей, заставляя их замкнуться в себе. За страданиями следует слепая ненависть.

Нерассказанная история дедов

То лето заставило меня по-новому взглянуть на историю своей семьи. Теперь мне нужно было задать вопросы, которых я не додумался задать раньше.

Почему первый муж бабушки Линды Эдуард мобилизовался в Красную армию? У меня есть три гипотезы с учетом того, что по большей части целый народ не принимает какое-то одно решение. Разные люди принимают разные решения по разным мотивам.

Во-первых, во времена национального пробуждения немцы в эстонской литературе по большей части изображались историческими захватчиками. Светило эстонского национального пробуждения Карл Роберт Якобсон рассказывал о 700-летнем рабстве. Исторический роман как литературный жанр появился в Эстонии с выходом повести Эдуарда Борнхеэ «Мститель», в котором эстонский хуторянин Яаанус сражается с немцами. В другой популярной книге этого автора «Борьба Виллу» был тот же самый враг – немец. Даже праздник победы в войне за независимость Эстонии приурочен к годовщине битвы с немцами под Вынну. Таким образом, воевать с немцами для эстонцев не было чем-то новым, поэтому можно предположить, что для какой-то части эстонцев уход в Красную армию казался продолжением исторической борьбы. Этот аргумент использовался также в советский период и содержал некоторую долю истины.

Второй причиной мог быть страх перед репрессиями. Мало кто понял, почему советские войска пришли в 1939 году. Но еще меньшего понимания нашла ночь 14 июня 1941 года, когда прославленная Красная армия за одну ночь депортировала из Эстонии 10 000 человек. Мои российские друзья, это же было совсем недавно, когда трагедия в Беслане потрясла всю Российскую Федерацию. По официальным данным погибло 344 человека. Или давайте вспомним первую чеченскую войну, которая считается постыдным символом 90-х. По разным оценкам, в этой войне Российская Федерация потеряла от 3 000 до 14 000 солдат. Но тут мы говорим о потерях за весь период войны. А 10 000 человек были высланы из Эстонии за одну ночь, и тем, кто остались, казалось, что они видели своих близких в последний раз.

Я не хочу сказать, что одна трагедия больше другой, но это позволяет представить, что мог чувствовать после такой страшной ночи один конкретно взятый народ. А теперь скажите мне: как они должны были реагировать? Если ты уклоняешься от мобилизации, то уже на следующий день за дверью дома, в котором живет весь твой род, окажутся люди с оружием, и ты даже думать не хочешь о том, что они могут сделать.

Третий вариант объяснения, почему Эдуард пошел в Красную армию, это та покорность, с которой животные идут на убой. В современных массовых армиях полно людей, которые не имеют ни малейшего представления о великой цели борьбы. Когда я служил в Красной армии, то встретил от силы, наверное, двух человек, которые были готовы сражаться за идеалы Коммунистической партии. Все остальные служили, потому что таков был закон.

Но важным моментом лета 1941 года стало то, что в Эстонии нашлось много мужчин, которые начали сопротивляться. Если у каждого депортированного был хотя бы один близкий родственник, который жаждал мести, то за одну-единственную ночь появилось 10 000 человек, которые готовы были с оружием в руках бороться с советской властью. Подобный ход событий был очень логичным. Мы же понимаем тех русских крестьян и бывших красных партизан, которые восстали против советской власти в Алтайском крае или на полуострове Таймыр еще в начале 1930-х годов, когда в ходе коллективизации у них отобрали землю, а часть людей депортировали. За этим стоял страх того, что отступать больше некуда. И если вы спросите, кто стал причиной появления в Эстонии противников советской власти – лесных братьев – то ответ на этот вопрос будет однозначным. Это был Сталин.

Да, общая картина становится сложнее, потому что одно накладывается на другое. Всего лишь один год советской власти изменил все. Реакция на советский террор не ограничилась тем, что эстонские мужчины ушли в лес, а немцев в Эстонии приветствовали как освободителей. В результате сталинской политики эстонцы жаждали мести, и тысячи мужчин были готовы облачиться в немецкую форму. Большинство из них не восхваляло Гитлера, ровно так же, как и Эдуард не пошел в Красную армию, чтобы бороться за Сталина. Но факт остается фактом: эстонцы в немецких мундирах воевали на чужой земле где-то в степях Южной России. Я могу это понять, но не оправдать. Да, я знаю, что и среди эстонцев были нацисты, но тем летом 1989 года, записывая старые воспоминания, я не встретил ни одного пожилого человека, которому были бы дороги нацисты.

Никто так сильно не мотивировал эстонцев надеть на себя немецкий мундир, как Сталин.

Но давайте вернемся к моему дедушке Арво, который может даже видел в мобилизации моральное обязательство. Как сложился его боевой путь? Архивные материалы беспристрастно рассказывают, что мобилизованных из Нарвы повезли вовсе не в лагерь военной подготовки. Вместо этого мой дедушка вместе со своими товарищами по несчастью попадает в трудовой отряд в Свердловской области. Документы говорят, что он был разнорабочим. В это время войска вермахта уже стояли под Москвой. Судьба советского государства висела на волоске. А эстонцы были, по сути, на принудительных работах. По их воспоминаниям они тысячами умирали от холода и голода.

Такая же участь постигла и Эдуарда, который внезапно обнаруживает себя в Челябинской области. Посыл был понятным: эстонцам никто не доверял. Пройдет около полугода, пока ситуация на фронте не потребует поставить под ружье всех, кого только можно. Но и тут эстонцы увидели ту же картину: в первые месяцы им никто не доверял оружия. Одно подразделение эстонцев даже было отправлено на линию фронта. Когда поезд остановился, то все начали оторопело переглядываться: «Мы что, голыми руками воевать будем?» Позже выяснилось, что их туда отправили по ошибке, посадив на поезд, который ехал не в ту сторону.

В это же время русский народ совершал подвиг. Я действительно уверен, что так оно и было. И это не смотря на ошибки коммунистического руководства, которые оно совершило в начале войны. Хотя Кремль и относился к своему народу с равнодушием, русский народ сумел остановить военную машину Гитлера. Какой-нибудь другой народ был бы сломлен миллионными потерями в первый год войны, но русский народ выстоял. Это была его Великая отечественная война.

Осенью 1942 года командование Красной армии решило отправить эстонский стрелковый корпус в бой под Великие Луки. Один из участников рассказывал: когда они вышли на позиции, то это была большая равнина, на которой было невозможно укрыться. В тактическом смысле это означало стать пушечным мясом. Дедушка Арво погиб на четвертый день после отправки на фронт. Его война была очень короткой. Эдуард погиб четыре дня спустя на другом отрезке фронта.

Все, что произошло позже, кажется хроникой катастрофы. Примерно через неделю эстонцы начинают массово переходить на сторону немцев или сдаваться в тюрьму. Позже историки выяснили, что эстонский стрелковый корпус под Великими Луками был полностью разбит. Погибло около 6500 человек, а около 2000 эстонцев просто перешли на сторону противника… Если задуматься о том, что все эти мужчины пережили до этого, то мы можем понять, почему они поступили подобным образом. Ведь советская власть сделала все, чтобы они чувствовали себя пушечным мясом на чужой войне.

Когда-то мальчишкой я тоже стоял в Великих Луках перед мемориальной стеной, на которой были выбиты имена павших эстонцев. Что я должен был думать о своем дедушке? Я не знаю, что у него было на уме, когда он мобилизовался. Это может быть несправедливым в отношении него, но может быть он сам этого хотел. В любом случае он погиб за свободу России. И вы знаете, моя душа по-своему спокойна, потому что он погиб за верный принцип, даже если он и был всего лишь жертвой. Немцы вторглись на территорию России, и у русских было полное моральное право прогнать вражескую армию. Мы же верим в то, что каждый народ должен сам определять свою судьбу. Никто другой не в праве этого делать, даже если он приходит с оружием в руках.

В 1942 году генеральному комиссару немецкой оккупационной власти Карлу Зигмунду Лицману пришлось констатировать, что первоначальный энтузиазм, с которым эстонцы восприняли немцев, начал сходить на нет. Поэтому он предложил Гиммлеру вернуть Эстонии независимость, что мотивировало бы эстонцев снова начать помогать немцам. Ответ Гиммлера был однозначным: «Ни в коем случае. Это полностью противоречит планам фюрера».

Существовала одна сфера, в которой упрямство эстонцев хорошо бросалось в глаза. В 1943 году проходила мобилизация в немецкую армию. Внезапно выяснилось, что и от нее они тоже уклонялись. Затем появились две тенденции, которые указывают на действительную мотивацию эстонцев. Во-первых, эстонские мужчины призывного возраста начали сбегать в Финляндию. Там они спасались от немецкого мундира, но при этом были готовы идти на фронт в финском мундире, чтобы сражаться за свободу Финляндии. Еще более красноречивой была всеобщая мобилизация в немецкую армию 30 января 1944 года. Всем уже было понятно, что Германия отступает, и народная молва твердила о повторении Эстонской освободительной войны, которая прошла 25 годами ранее. Эстонцы верили, что Германия проиграет войну, и именно в этот момент они должны быть готовы встать на защиту своего клочка земли, чтобы в ходе крупных мирных переговоров все были согласны с сохранением статуса-кво. И вдруг под ружье встало такое количество человек (40-50 тысяч), в которое никто не верил. Да, эти эстонцы решили пойти на хитрость. Если почитать их воспоминания, то в них всегда присутствовали эпизоды, в которых они выражали презрение к гитлеровской пропаганде, но при этом спокойно воевали в рядах этой армии, в поражение которой они верили. Вы спросите, почему?

В 1944 году поражение немецкой армии было лишь вопросом времени. Войска союзников дошли до Парижа. Красная армия вела бои под Варшавой, в это же время Финляндия и Советский Союз начали вести переговоры о перемирии. Финляндия предоставила участвовавшим в этой войне эстонцам возможность бежать в Швецию. Но эстонцев охватило одно из тех непонятных безумств, когда люди отправляются на верную гибель. 19 августа 1800 человек вернулись из Финляндии в Эстонию, чтобы вступить в отчаянный бой. Немцев напугало такое количество националистически настроенных эстонцев в своем тылу. Эстонцев разбили на два отдельных батальона и отправили в разных направлениях. К сентябрю один из этих батальонов дошел до Тарту, принял там бой и занял оборонительные позиции. Эстонские солдаты видели, как в это время за их спинами немцы разворачивают артиллерийские орудия и танки. В один момент даже вспыхнул конфликт, когда эстонцы попытались убедить голландское подразделение ваффен СС, чтобы оно оставило артиллерийские орудия, а само уехало. Но голландцы не согласились. И после этого началось танковое наступление победоносной Красной армии на эстонцев, оставшихся, по сути, беззащитными. Никакого чуда не произошло. Эстонцы были разбиты. Через два дня ранним утром остатки батальона собрались на одной поляне неподалеку от Вильянди. Командир батальона был убит. Занявший его место лейтенант сказал: «Немцы отдали нам приказ отступать в сторону Риги, откуда нас отправят в Германию… Но мы же приехали из Финляндию в Эстонию не для того, чтобы уехать в Германию. Я распускаю этот батальон, и пусть каждый поступит так, как подскажет совесть».

Эта история кажется вам попыткой реабилитации фашизма? Знаете, в данном случае это даже не важно, потому что нас интересует кое-что другое: почему же эстонцы не ждали от Красной армии освобождения?

Как Сталин победу украл

Значение победы в Великой отечественной войне могло стать другим. Даже для всех эстонцев. В конце концов, в 1944 году в Эстонию вернулись тысячи эстонцев в форме Красной армии, кровное братство и принесенные жертвы которых могли бы вызвать больше симпатий к 9 мая, если бы Эстония снова обрела свободу. Но эстонцев лишили права голоса в этом вопросе. Ни один павший во Второй мировой войне солдат не дал эстонцам права распоряжаться собственной судьбой после войны. Наоборот. Новые аресты и новая депортация показали, что для страха имелись основания.

Вопрос не только в судьбе многих народов Восточной Европы, ведь это было преступлением и против русского народа тоже, который был втянут в межнациональный конфликт длиной, наверное, в сто лет.

Но давайте посмотрим на все это глазами прибывших в Эстонию Ивана, Сергея или Алексея. Английский историк Кэтрин Мерридейл в своей книги «Иванова война» писала об унынии, охватившим простого советского солдата в 1944 году. Родина была освобождена, но их заставляли продолжать воевать. И в моих немногочисленных беседах с русскими ветеранами сквозил один и тот же мотив – ожидание окончания войны. «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди», говорится в очень популярном стихотворении Константина Симонова, написанного в 1942 году. В какой-то момент все дни сливаются в один. Иногда на хуторах удается раздобыть еду, но тебя все равно преследует постоянное чувство голода. В какой-то день сражение, потом отдыхаешь. Львиная доля прибывших в Эстонию красноармейцев ничего о не знали о стране. Они не задумывались о своей роли освободителей, хотя, наверное, и удивлялись, почему их не встречали с цветами. Один ветеран Красной армии рассказывал, как, войдя в Таллинн 22 сентября, он отправился на водочный завод, чтобы наполнить свою бутылку. Зашел в какую-то квартиру, забрав оттуда шерстяной свитер. Рассказывая об этом, он не испытывал ни чувства вины, ни чувства гордости за свои поступки. «Я еще долго носил этот свитер» – говорил ветеран с грустной улыбкой на лице. Это была обыденная реальность солдата. Единственное, что было непреходящим, так это мечта вернуться домой. Когда солдат закрывал глаза во время отдыха между боями, воспоминания о тепле тела далекой любимой жены влекли его все сильнее и сильнее.

Вместо этого Ивану, Сергею и Алексею предложили роль освободителя.

Дедушки моих русских друзей одновременно находились и в статусе защитников родины, и в статусе освободителей, но есть одна грань, о которой редко говорят. В моральном плане Великая отечественная война закончилась в тот момент, когда откатывающаяся назад военная машина пересекла границы России. До этого момента русские сражались за свободу своей родины. До этого момента мой дедушка отдал свою жизнь за справедливую цель. Повторюсь: каждый народ должен сам распоряжаться собственной судьбой. Я понимаю военную логику, которая требовала полной капитуляции нацистов в Берлине. И в соответствии с этой логикой Красная армия была освободителем многих европейских государств, но ровно до 9 мая. Потому что 10 мая Сталин украл великую победу русского народа. Вместо этого великий вождь и учитель навсегда назначил Ивана, Сергея и Алексея на роль оккупантов своих соседей.

Настоящий освободитель в тот же день отдал бы приказ покинуть освобожденные территории. Или хотя бы сказал, когда будет передана власть. Ну или хотя бы поведал, как планируется учитывать мнение освобожденных народов. Поэтому и становится ясным, почему эстонцы не празднуют 9 мая.

Вся эта история немного похожа на сказку, в которой охотник врывается в комнату, где волк только что проглотил Красную Шапочку и бабушку. Естественно, охотник убивает мерзкого волка и спасает Красную Шапочку с бабушкой от страшной смерти. При этом, несмотря на возраст, Красная Шапочка кажется охотнику очень милой, и он там же ее насилует. Поскольку бабушка, на глазах которой все это произошло, рыдает в бессилии, охотник машет рукой и обещает на Красной Шапочке сразу же жениться… ну или удочерить ее. Дом бабушки тоже приглянулся охотнику, который превратил его в свою новую дачу. Другие дети охотника ничего не спрашивают, потому что с них хватит и того, что охотник сделал с их матерью. Шли годы. Когда Красная Шапочка уже выросла, один журналист спросил у нее: с какими чувствами она вспоминает тот день, когда охотник убил страшного волка?

III часть – ПОКАЯНИЕ

Как быть дальше? Я понимаю русские семьи, которые говорят 9 мая, что другого дедушки у них нет. Но я очень хорошо понимаю и эстонские семьи, у которых тоже нет других дедушек. При этом с момента окончания войны прошло уже 75 лет, а Эстония снова независимая. Мне бы хотелось обо всем забыть, но окружающие не дают мне этого сделать. Путин говорит русскому народу, что в XX веке ничего более значительного Великой отечественной войны не произошло и государство должно вспоминать о ней круглый год, после чего русские злятся, если соседи России этого не понимают.

В поисках выхода я пришел к неожиданному соображению. Однажды я спросил у хорошего русского друга, какое место в русском православии занимает покаяние? Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, потому что ответ был для него очевидным: «Покаяние – это же основа всего христианства. Господь же не просто так отдал людям своего единственного сына, а для искупления грехов. Потому что все люди грешные, только не все это признают. И только у тех, кто признает свои грехи, будет надежда на спасение». Парадокс в том, что и в России, и в Эстонии наблюдается подъем консерватизма и поклонения христианству. И если православие в России имеет статус практически официальной религии, как лютеранство в Эстонии, то я спрошу: признаем ли мы как государство практически официально и свои грехи тоже? Вы же не можете быть хорошими христианами, если вы не признаете совершенные грехи.

В 2014 году я отправился вместе с Вооруженными силами Эстонии на миротворческую миссию в Центральноафриканскую Республику. Большие кровопролития только закончились, и две религиозные общины занимались их последствиями. Сначала в столице буйствовали мусульманские наемники, а затем христиане, воспользовавшись своим численным преимуществом, вытеснили из города или убили 80% мусульман. Обе общины в один момент были жертвами, а в другой они уже сами пытались проводить этнические чистки. Обе общины обвиняли друг друга во всех грехах. А перед нами, миротворцами, стоял только один вопрос: как в такой ситуации прийти к примирению?

Одним воскресным днем патруль вез нас мимо церкви, из которой доносилась молитва «Отче наш» на французском языке. Я навострил уши, когда понял, что версия на французском отличается от версии на эстонском. На эстонском мы читаем: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». А на французском это звучало так: «И прости нам обиды наши, как и мы прощаем обидчикам нашим». Позже я спросил у нескольких христиан: «Как вы можете надеяться на божье прощение, если вы не прощаете тех, кто вас обидел?» Этот вопрос вводил их в замешательство. Вернувшись в Эстонию, я понял, что этот вопрос приводит в растерянность многих эстонцев и православных русских. Мне кажется, что умение прощать и умение признавать свои ошибки очень тесно связаны между собой.

Мои русские друзья, те, которых я хорошо знаю, уже давно попросили прощения за преступления Красной армии на завершающей фазе войны, но я не помню, чтобы ответил тем же.

Я прошу прощения у всех, кому Красная армия причинила зло, потому что я служил в ней два года.

Этим я поддержал вооруженные силы, которые не раскаялись за то, что лишили целые народы свободы, что охраняли колючую проволоку ГУЛАГа, что утопили в крови Венгерское восстание 1956 года и подавили Пражскую весну в 1968 году. Я равнодушно выполнял свою роль в этой системе, и я считаю, что это был грех. Я также считаю, что хотя во Второй мировой войне с эстонцами и поступили несправедливо, нет никакого оправдания тем, кто пошли на Россию с войной нести чужую власть. Я прошу прощения и за них тоже. Поскольку я видел, что война может сделать с людьми, я уверен, что и среди эстонцев были военные преступники. Только после того, как я осужу и их тоже, я могу надеяться на самоискупление.

Искупление означает для меня возможность начать все с чистого листа. Но вы же понимаете, что до этого момента, пока я думаю о жертвах, я не могу праздновать день победы. Желание закрыть глаза и уши, отвернуться от всех тех страданий, которые Красная армия принесла соседям своим военным успехом, указывает на отсутствие эмпатии и на исключительный эгоизм. Как ты можешь радоваться победе своего дедушки, когда рядом с тобой плачет человек, который не был ни нацистом, ни сторонником Гитлера. Мне жалко русских, у которых украли право гордиться своими дедушками. И виноват в этом Сталин, потому что 10 мая 1945 года все было еще возможно. Никто не заслуживает такого политического руководства.